На службе народу [с иллюстрациями] - Кирилл Мерецков

Всю ночь мы не смыкали глаз, а утром объехали предместья Мадрида. Рекогносцировка позволила установить, что план обороны хорош. Я. К. Берзин, чтобы поскорее претворить его в жизнь, обратился за помощью к испанским коммунистам — члену республиканского правительства Висенте Урибе и его товарищам. Н. Н. Воронов поехал к артиллеристам, я — к пехотинцам смешанной бригады. Вскоре ее батальоны собрались в одно место. Гляжу, бойцы хмурятся. Явно думают, что сейчас им станут учинять разнос за отступление. Наступила тишина.

Поглядел я на ребят, посмеялся и начал рассказывать, как воевали мы в гражданскую войну в Советской России. Рассказываю, а сам посматриваю то на переводчицу, то на бойцов. Мария Александровна переводит очень экспансивно, голос звенит от напряжения, лицо горит. Солдаты, в свою очередь, реагируют горячо, повскакали на ноги, повторяют ее слова, жестикулируют. Затем посыпались вопросы. Чаще всего спрашивали, приходилось ли Красной Армии отступать, а если приходилось, то как мы это переживали и что при этом делали?

Снова начался рассказ. Приходилось, говорю, отступать, порой даже бежать, и нередко, но потом мы всегда восстанавливали боевую дисциплину, переходили в наступление и громили белогвардейцев. Главное, что помогало нам, — это наша политическая сознательность, организованность и опора армии на трудящееся население.

Относительно союза с трудящимися поняли все сразу. Насчет политической сознательности пришлось обстоятельно разъяснять, в чем она заключается и как толковать ее применительно к испанским делам. Тут же выступил листеровский комиссар, дополнивший то, что я сказал.

Долго пришлось говорить о дисциплине. Пока Фортус переводит, думаю про себя: вот так объясняем в бригаде, где три четверти бойцов — коммунисты и социалисты. А каково будет у анархистов? Позднее обнаружилось, впрочем, что солдаты всё, и сразу же, поняли правильно. Просто они хотели подольше послушать большевика, посланца Страны Советов.

Тяжелой темой оказалось все же отступление. Я старался напирать на мужское самолюбие: «Куда же отходить дальше? Ведь за окопами сразу начинается Мадрид! Будете отступать по его улицам, над вами девушки станут смеяться из всех окон, со всех балконов». Это действовало. Бойцы опускали головы. Вообще же беседа прошла хорошо, настроение в батальонах поднялось. На прощание солдаты попросили показать им какую-нибудь кинокартину про гражданскую войну в СССР. Я дал обещание такую кинокартину достать и постарался обещание выполнить как можно скорее. Позднее из Советского Союза было прислано несколько фильмов. Эффект они дали поразительный. Перед уходом листеровский комиссар потребовал от солдат дать обещание, что дальнейшего отступления не будет. Батальоны хором поклялись.

Эта клятва испанских рабочих и крестьян не была нарушена. Воины 1-й бригады дрались образцово и свой долг выполнили до конца, честно и мужественно. А сам Листер оказался превосходным командиром. Гордый, слегка самолюбивый человек, не выносивший даже малейшего намека на то, что его хоть как-то могут принизить или оскорбить, он в то же время свято охранял свою честь воина и коммуниста. Не случайно именно Листер стал командиром 1-й бригады, с которой фактически и начала свое существование регулярная армия Республики.

Долго испытывали мы трудности с вооружением. Оно было разнокалиберным, некомплектным, и его вообще недоставало, особенно боеприпасов. Транспортировка оружия из СССР не могла восполнить потребности республиканской армии. К тому же без конца возникали инциденты на море, тормозившие поставку материальной части. Закупки удавались Республике с большим трудом. Так называемые демократические буржуазные страны всячески препятствовали законному правительству Испании ввозить необходимое, а фашистские державы открыто посылали Франко специалистов, целые части и соединения, различную технику и вооружение.

Наша Родина в этих тяжелых условиях делала все, что могла, чтобы помочь истекавшей кровью Испанской республике. Многое зависело и от инициативы лиц, действовавших на местах. Чудеса находчивости проявлял, в частности, Берзин. Внеся свою лепту в создание прочной обороны у Мадрида, он уехал в Валенсию, где собирал всех вновь прибывающих военных советников и волонтеров вокруг организованного им Управления и направлял его работу. Под его контролем находились также прибывавшие в Валенсию и в другие порты торговые суда. Их грузы моментально учитывались, распределялись и шли в дело.

В начале ноября Мадрид испытал новый бешеный натиск франкистов. Испанские и только что созданные интернациональные бригады делали все, что могли, чтобы отстоять столицу. Фактически в те тяжелые дни дело обороны взяла в свои руки коммунистическая партия. Что касается правительства, то его решено было эвакуировать, так как опасность нарастала. Правительственные органы переводились в Валенсию. Я не знаю, как мыслилось это организовать, но, на мой взгляд, лишь усилия компартии удержали тогда дело от срыва. Хосе Диас, Долорес Ибаррури, Сантьяго Каррильо, Антонио Михе работали не покладая рук.

Различные учреждения уезжали в разное время, иногда никого ни о чем не извещая и не оставляя порой на старом месте никаких рабочих групп. Многие буржуазные чиновники думали только о себе. Отдельные члены правительства, принадлежавшие к разным партиям, потеряли контакт друг с другом.

Я находился в окопах, когда меня поздно вечером, кажется накануне 7 ноября, разыскали Михаил Кольцов и один испанский коммунист. Сообщив мне вкратце обстановку, испанский товарищ стал уговаривать меня немедленно связаться с Ларго Кабальеро. Крайне важно было, чтобы в Валенсии премьер сразу же возглавил работу государственного аппарата. Но коммунистов он мог не послушать, принять их настояния по своей обычной манере за некие «межпартийные интриги». А наемники фашистов марокканцы уже приближались к пригороду, в котором он жил. Как бы ни относиться к личности Кабальеро, в тот момент важнее всего было сохранить действенность центральной власти и единство усилий. Во что бы то ни стало необходимо уговорить его сейчас же отправиться в Валенсию, а русского военного советника он уважает и с его советом согласится.

Поехал я в домик премьера, но без особой надежды на успех. Кабальеро ложился спать в 22.00, и не было такой силы и таких событий, чтобы они заставили его отказаться от раз навсегда принятого распорядка. Как только он засыпал, его связь с внешним миром обрывалась, всякий доступ к нему был закрыт. Когда мы ехали, один из сопровождавших меня испанских товарищей показывал дорогу. Другие были тотчас посланы на шоссе Мадрид — Валенсия, чтобы встретить там премьера.